Антон Долин

К искусству кино этот текст имеет лишь косвенное отношение. Так же, как и повод для его написания. Неделя иранского кино, которая открывается в московском кинотеатре «Художественный» при участии Министерства культуры РФ, — очередное протокольно-отчетное мероприятие, подтверждающее нашу давнюю и крепкую дружбу с Ираном. Фильмы, которые там покажут, не демонстрировались в Канне, Венеции или Берлине, не выдвигались на «Оскара» и, разумеется, никогда не появятся в ординарном российском прокате. Вероятно, к лучшему.

Впрочем, любая картина должна иметь право получить доступ к публике — даже пропагандистская лента Парвиза Шейха Тади (он откроет фестиваль) «Охотник шаббата» о пейсатом дедушке-ортодоксе, учащем внука убивать людей. Подумаешь, и не такое видели. Правда, как раз это одиозное произведение в Москве никто показывать не собирается: на открытии будет представлено новое творение Шейха Тади.

 

Чувство протеста вызывают не личности участников: дело не в присутствии, а в значимом отсутствии. В нашей стране никто толком не знает даже основоположников современного иранского кино — Аббаса Киаростами и Мохсена Махмальбафа, один из которых снимает фильмы все чаще за границей (в Иране их не показывают вовсе), а второй эмигрировал во Францию. Не знают в России и десятков других интересных иранских художников. Отчасти плотину прорвал «Развод Надера и Симин» — изумительный фильм Асгара Фархади, получивший «Золотого медведя» в Берлине, а потом первый в истории Ирана «Оскар». Но и про этого режиссера («Развод» — не единственный его фильм) ничего толком не известно. Мало кто знает, что вышеупомянутую картину он смог закончить чудом — после того, как принес публичные извинения за то, что смел со сцены выразить вслух моральную поддержку Джафару Панахи.

Отсутствие Панахи — самое важное из всех. Это имя как раз многие слышали. Бывший ассистент Киаростами, один из самых талантливых режиссеров последних двадцати лет, в настоящее время приговорен к шести годам заключения за «антииранскую пропаганду» (по некоторым сведениям, он снимал последние президентские выборы в Иране и хотел смонтировать из этого материала фильм — тяжелее преступления не придумаешь), а еще к двадцати годам запрета на профессию: нельзя снимать кино, писать сценарии, давать интервью. И выезжать за пределы страны. Все режиссеры мира — от Спилберга до Джармуша, от Дарденнов до Лоуча — писали петиции в его защиту, все правозащитные организации предприняли все доступные шаги. Разумеется, тщетно. С тех пор ведущие фестивали регулярно приглашают Панахи в жюри (символический жест без надежды на осуществление) и оставляют для него в зале ритуальное пустое кресло.

 

На этой неделе московский кинофестиваль «2morrow/Завтра» еще раз покажет кино, которое уже становилось его лауреатом в прошлом: картина, одним из соавторов которой значится Панахи, датирована 2011 годом (уже после вынесения приговора) и называется «Это не фильм». Знакомая игра, начатая сюрреалистом Рене Магриттом в полотне «Это не трубка», на котором была изображена, натурально, трубка. Панахи запретили снимать — он и не снимал: снимали его. Коллега с цифровой камерой приходил в гости к режиссеру, чтобы запечатлеть последние дни его свободы и записать рассказанные Панахи замыслы неосуществленных фильмов. Фильм в устном пересказе — даже не «бумажная архитектура»: летучая, непрочная субстанция. Единственное, чем можно порадовать потенциальных российских поклонников Панахи в канун Недели иранского кино, — это тем же самым: пересказом.

Ну что ж. Дебютный фильм Панахи «Белый шар» (1995, «Золотая камера» в Канне) рассказывал историю девочки, мечтавшей получить на Новый год золотую рыбку. Так же страстно и уперто, как его маленькая героиня, режиссер шел к искренности, простоте и прямоте высказывания, к преодолению «взрослых» запретов и табу, на которых зиждется иранский кинематограф. «Зеркало» (1997, «Золотой леопард» в Локарно) был столь же обманчиво-бесхитростным рассказом о другой девочке, решившей самостоятельно преодолеть неблизкий путь от школы до дома, — одиссея в поисках независимости не была прочитана властями как политический призыв.

 

Трудности начались со следующей картины Панахи — его шедевра «Круг» (2000, «Золотой лев» в Венеции), жестко и откровенно говорившего о судьбе женщины в исламском государстве: на родине режиссера лента до сих пор запрещена, как и все его последующие работы. Фильм начинался в больнице, больше похожей на тюрьму, где бедная роженица никак не могла решиться сообщить родственникам ужасную новость: у нее родилась девочка, — и заканчивался, замыкая круг, уже в настоящей тюрьме, куда за столь же миражные преступления попадали героини нескольких сюжетно переплетенных новелл. Сегодня трудно не видеть в пронзительных, хоть и лишенных всякой сентиментальности, последних кадрах «Круга» предсказание режиссером собственной судьбы.

«Багровое золото» (2003, приз «Особый взгляд» в Канне) знакомило нас с неуклюжим разносчиком пиццы, который поневоле становился грабителем: буквально на пальцах Панахи объяснял, что в тоталитарном обществе в преступника может превратиться даже невинная овца. «Офсайд» (2006, «Серебряный медведь» в Берлине) вновь, как и «Круг», ставил в центр внимание группу женщин с разными судьбами, случайно объединенных одним из абсурдных иранских запретов — на посещение спортивных мероприятий, куда прекрасному полу в исламской республике вход закрыт. Переодетые дамы, мечтавшие поприсутствовать на футбольном матче Ирана с Бахрейном, попадали в загончик у стены стадиона, где в режиме реального времени ждали окончания мероприятия и пытались на слух разобрать, что же происходит на поле: потом их грузили в автобус и везли в тюрьму. Несмотря на почти документальный язык скупой и минималистской картины, часть которой действительно снимали во время упомянутого матча, метафора была предельно прозрачной. У человека должно быть право на зрелище — на эмоцию, разделенную с другими. То право, которого кинозрители в Иране лишены.

 

Больше полнометражных фильмов Панахи не снимал. Велика вероятность, что и не снимет, — как минимум, в ближайшие двадцать лет. Вместо него снимать будут другие: такие же отважные, которым рано или поздно придется либо пойти на компромисс, либо эмигрировать, либо сесть в тюрьму. И не только они, конечно: еще и те, чьи фильмы будут привозить на Недели иранского кино в дружественные государства, вроде России. У нас сегодня тоже отчетливо запахло религиозной нетерпимостью, подкрепленной судебной системой и законодательной базой. Да, за фильмы пока не сажают — но за другие художественные акции уже могут. Пожалуй, стоит добавить, что Панахи, как и Pussy Riot, сегодня среди номинантов правозащитной премии Сахарова — хотя ее получение не поможет им выйти на свободу.

Не поможет и акция протеста, которую проведут у кинотеатра «Художественный» кинокритики и зрители. Однако, несмотря ни на что, они намеренны напомнить о судьбе Джафара Панахи. Зачем? А вот зачем: его пример учит как минимум тому, что молчание для общества гораздо опаснее, чем неумение замолчать. Даже чреватое тюрьмой. Этот несложный урок можно выучить, даже не смотря его прекрасные фильмы.