Над безумными инициативами Государственной думы за последний год принято смеяться, но шутка про взбесившийся принтер из-за частоты употребления давно стала бессмысленной пошлостью. Тем более что как-то наивно списывать все новые законы на сорвавшихся с цепи исполнителей: слишком крепка та цепь, чтобы с нее срываться. У нас нет ни одного повода считать, что Государственная дума нынешнего созыва стала более самостоятельным учреждением, чем во времена Бориса Грызлова. Администрацию президента никто не распускал. Нет ни одной сферы во внутренней политике, где контроль со стороны Кремля и Старой площади выглядел бы более слабым, чем год или два назад. Если какой-то законопроект возникает действительно по инициативе депутатов, ничего интересного с этим проектом не происходит — отрицательный отзыв, и все. Разговоры о том, что законы придумываются и принимаются депутатами самостоятельно, давайте оставим Дмитрию Пескову, давно работающему Иваном Варенухой государства Российского. На самом деле эти законы, конечно же, исходят из Кремля и зачем-то ему нужны.

Когда все начиналось, было даже понятно, зачем. Космические штрафы за митинги — чтобы люди перестали ходить на митинги. Криминализация клеветы — чтобы запугать потенциальных критиков власти. Атака на НКО — чтобы на следующих выборах условный «Голос» не мог работать, как в 2011 году. Но чем больше было законов, тем более размытым становился стратегический замысел. Возрастная маркировка газет и сайтов, штрафы за мат в СМИ, черные списки сайтов — это же все явно избыточные меры, но их зачем-то принимали и, видимо, будут принимать. При этом антисиротский закон с усилением политического контроля не связан никак, это просто антисиротский закон, какая от него практическая польза Кремлю? Вообще никакой. А от закона о борьбе с «пропагандой гомосексуализма»? Тем более. Чем больше таких законов, тем сложнее объяснить их с точки зрения закручивания гаек. Кажется, логики нет, и даже приятно, наблюдая за странными действиями власти, думать, что логики нет, и еще полгода, еще, может быть, годик, и власть рухнет под тяжестью собственного безумия. Но если это все-таки не так? Если предположить, что за законодательным безумием последнего года кроется холодный политический расчет, каким он может быть?

Коллекция одиозных решений за последний год — это не коллекция ошибок, а нормальный запас прочности, который будет израсходован, когда потребуется

Вообще-то каким угодно, но я предлагаю посмотреть на серию реакционных политических реформ как на сознательное выстраивание новой линии обороны вокруг Кремля. Мы помним, что, когда в декабре 2011 года Кремлю потребовалось сымитировать политическую либерализацию, было объявлено о возвращении губернаторских выборов, выборов Госдумы по одномандатным округам, упрощении регистрации партий и еще нескольких мерах того же порядка. Людям, митинговавшим тогда за честные выборы, эти меры казались незначительными, но для Кремля, очевидно, это были очень серьезные уступки — настолько серьезные, что весь следующий год Кремль посвятил сворачиванию этих инициатив. Но давайте запомним: год назад на кону — по крайней мере формально — были выборы губернаторов и прочие того же порядка вещи.

Если завтра по какой-то причине Кремль снова окажется перед необходимостью символической либерализации, возможностей для нее окажется несравнимо больше, чем год назад, и список реформ, которые можно объявить хоть сейчас, будет гораздо внушительнее: снизить штрафы за митинги, отменить понятие «иностранного агента», декриминализовать клевету — и далее вплоть до разрешения гражданам США усыновлять сирот из России. Если вдруг завтра случится политический кризис, хотя бы аналогичный тому, что был в декабре 2011 года, Кремлю будет что предложить недовольным, и список реформ будет настолько длинным, что до губернаторских выборов разговор просто не дойдет. Чтобы отменить принятые за последний год законы, потребуется еще один год, а есть ведь еще политические уголовные дела и заключенные, цензура на телевидении, непопулярные министры, полпред Холманских — да много чего есть, если вдуматься. Коллекция одиозных решений за последний год — это не коллекция ошибок, а нормальный запас прочности, который будет израсходован, когда потребуется.

Никто не знает, как и когда в России сменится власть, но при любом новом президенте все будет по-новому. А именно — снизят штрафы за митинги, отменят «иностранных агентов», декриминализуют клевету и далее по списку. Чем больше безумных законов сейчас, тем больше реформ потом. Принимая сегодня странные законы, нынешняя власть создает повестку для будущего президента, кто бы им ни стал.

Любой новый президент, хоть преемник Путина, хоть последовательный и честный депутинизатор, просто будет вынужден начать с реабилитации геев

В этом смысле самый интересный парадокс связан как раз с самым диким законом — нет, не с антисиротским, который хоть и людоедский, но все-таки, как бы это ни звучало, не нарушает базовых общечеловеческих норм: в законе ведь не написано, что детей нужно убивать или есть, а является ли наказанием жизнь в России — об этом все-таки можно спорить.

Нет, самый дикий закон — это закон о борьбе с пропагандой гомосексуализма, который, если его все-таки примут, легализует вполне фашистскую дискриминацию по отношению к целой категории граждан страны. И, между прочим, если до сих пор права геев почти никого не интересовали (помните, как было при Лужкове? Какой-то Николай Алексеев объявляет гей-парад, в назначенном месте в назначенное время собираются геи, православные, ОМОН и пресса общим количеством не более сотни — ну и все, и до следующего раза), то этот закон превращает права ЛГБТ в самую серьезную политическую претензию к российской власти. И любой новый президент, хоть преемник Путина, хоть последовательный и честный депутинизатор, просто будет вынужден начать с реабилитации геев. А зная особенности российского чувства меры, нетрудно предположить, что одной отменой фашистского закона дело не ограничится, и уже через год после нее Москва превратится в глобальную гей-столицу.

Иногда даже кажется, что это и есть конечная цель людей, которые этот закон придумали.